Анастасия Баталова - Исполнитель желаний [СИ]
Выйдя из медитации, Роберто Друбенс с наслаждением потянулся в кресле.
— Ниоб! Принеси-ка мне кусок шоколадного торта! — крикнул он в приоткрытую дверь.
Позанимавшись, Магистр всякий раз подолгу упивался чувством выполненного долга, и щедро вознаграждал себя любимого.
— Сейчас, — отозвался Ниоб, — поправляя смуглым пальцем кремовую розочку на своей драгоценной ноше.
— А где Эрн? — спросил Магистр дежурно, и со сладострастным блеском в глазах вонзил десертную вилочку в мягкий бисквит, — что-то я не слышу его возни…
— Он пошёл погулять, Учитель, — ответил Ниоб с совершенно серьёзным, безразличным лицом и неторопливо удалился на кухню. Возможно, там он посмеивался в занавеску. Но никто этого не видел.
Доев торт, Роберто Друбенс сподобился наконец задуматься над фразой Ученика.
«Как погулять? Куда, чёрт возьми?»
Когда он всё понял, было уже поздно.
ГЛАВА 12. Мелодия чёрной флейты
Окружающее пространство казалось зыбким, тягучим, пластичным, точно тесто; Кирочка могла взять в руки любой предмет — пачку сигарет, авторучку, сумочку — и он способен был тотчас превратиться во что-то другое, изменить цвет, уменьшиться или увеличиться а размерах. Она медленно шла сквозь парк, деревья в котором колыхались плавно, неторопливо, как водоросли.
Внезапно её окликнули — Кирочка обернулась на зов — на тенистой парковой аллее примерно в полусотне шагов от неё стоял мальчик. Годами он был примерно как Эрн, но совершенно неприметный внешне — тонкошеий, длинноногий, как все подростки, стриженый наголо. В руках у него была флейта.
— Тот, кто сыграет на ней, станет твоим любимым. Ты оставишь ради него службу и проживёшь обыкновенную счастливую жизнь, — от чего-то с оттенком грусти произнёс мальчик, вдруг непонятным образом оказавшись совсем рядом с Кирочкой.
Пророческий тон, которым было это произнесено, испугал девушку.
— Да не будет этого никогда! — интуитивно решив обороняться, воскликнула она возмущенно, — я один раз выбрала свой путь и никогда с него не сверну.
Мальчик смотрел на неё неотрывно, чуть склонив набок свою круглую почти лысую голову. Во взгляде его читалось сожаление.
— Вот увидишь, это будет совсем скоро, — снова заговорил он, — развязка ближе, чем ты думаешь…
Кирочку неслыханно разозлила самоуверенность этого незнакомого подростка.
— Я сама знаю, что мне делать, и мои поступки, будь то служба, любовь, отставка — только мои…
— Правда всегда внутри тебя, — сказал мальчик, — ты можешь её хорошо спрятать, но не уничтожить. Мы знаем всё о себе от начала до конца; и злишься ты сейчас только потому, что в тебе всегда было и есть то, чего боишься ты сама.
— Я ничего не боюсь, — выпалила Кира с вызовом, — даже Исполнителя Желаний.
Мальчик негромко рассмеялся.
Кирочка не выдержала.
— Да кто ты вообще такой? Если ты волшебник, то сейчас я тебе покажу, почём фунт лиха!
Она шагнула вперёд и вырвала у мальчика флейту.
— Ха-ха-ха! — добавила она выразительно, — Эта дудка не издаст ни звука! Гляди-ка, тут трещина!
— Поглядим… — сказал мальчик.
— Поглядим, — отозвалась Кирочка сумрачно.
Она достала из-за пояса пистолет и, бросив флейту на землю, принялась по ней стрелять.
Один заряд. Другой. Третий. Голубоватое сияние каждый раз окутывало флейту туманным облаком и медленно погасало.
Пистолет в руке у Кирочки покрылся инеем. Держать его становилось всё больнее.
Четвёртый выстрел.
Флейта как ни в чём не бывало лежала на крупном песке парковой аллеи, и, казалось, становилась с каждым выстрелом только лучше, новее.
Кира извела понапрасну ещё несколько зарядовых капсул; она стреляла до тех пор, пока длинная трещина на флейте не затянулась, будто царапина на живом.
— Она древнее, чем ты можешь вообразить, — сказал мальчик снисходительно, — и треснула давно, может, больше тысячи лет назад; твоё оружие бессильно против неё. Чёрная Флейта наделена самой древней силой, способной зачинать миры.
— Почему же ты сам не играешь на этой флейте? — спросила Кирочка растерянно, — Раз она такая замечательная…
— Моё время ещё не пришло, — сказал мальчик, и щёки его покрыл густой трогательный румянец, — на Чёрной Флейте играют всегда кому-то… Я пока не встретил ту, что будет слушать мою мелодию…
Сказав это, мальчик шагнул в сторону с дорожки; тонкопалая листва акации разом поглотила его; Кирочка сделала несколько нетвердых шагов вперёд — пространство как будто не позволяло ей двигаться; она хотела догнать странного предсказателя, но, разумеется, он бесследно исчез…
В окно светила шикарная золотистая полная луна. Её таинственная и немного жуткая прелесть внушала грустный и тревожный трепет. Кирочка встала и сдвинула плотные портьеры. От лунного света она с детства просыпалась так же, как просыпаются от чужого присутствия.
Залпом выпив стакан воды, девушка снова легла в постель.
2Со временем Мика Орели оброс небрежной жиденькой бородёнкой, приобрел округлое мягкое пузцо и ханжески-брюзгливые интонации в голосе — отцветший юноша, так и не сделавшийся мужчиной — он производил довольно жалкое впечатление. Становясь свидетелем каких-нибудь милых, но излишне, на его взгляд, фривольных сцен, вроде поцелуев в общественном транспорте, он обычно восклицал презрительно «О, времена! О, нравы!» тоном старой девы из классических комедий, осуждал молодёжь за её «распущенность и духовную глухость», обличительно сплетничал о сотрудниках с их реальными или воображаемыми «шашнями» и тому подобное. Как правило, человек, по каким-то внутренним причинам умышленно лишающий себя простых радостей жизни, становится нетерпимым к тем, кто их себе позволяет.
На новом заводе, где он теперь занимал пост заместителя директора, он был по прежнему на хорошем счету, с ним приезжали консультироваться даже зарубежные специалисты, но — это являлось самым страшным и безнадёжным из всех произошедших с ним изменений — Мика больше не мог уже генерировать идеи так же непринуждённо и радостно как прежде — по каким-то неведомым причинам он резко сделался самым обыкновенным инженером — будто талант его всегда был чем-то отдельным, птицей, сидящей у него на плече, и в какой-то момент эта птица просто вспорхнула и улетела — мысли Мики отяжелели и заземлились — он работал уже без особого азарта, с нетерпением ждал обеденного перерыва, а затем и конца рабочего дня, чтобы поскорее пойти домой — досуг же он стал заполнять не познанием нового, как прежде, а стандартным набором общедоступных развлечений — просмотром кино, популярными книгами и телешоу.
В глубине души, однако, он очень стыдился этого своего превращения, догадываясь, что оно отнюдь не возвышает его в глазах окружающих — гений, скатившийся в посредственность, кому приятен такой вердикт? — и потому визит Билла Крайста нисколько его не обрадовал. Из чувства уязвлённой гордости Мика начал сторониться старых знакомых, знавших его в лучшую пору.
— Привет, старина, — сказал Крайст, входя к нему, свежий, гладко выбритый и сияющий подобно умытому росой маку, — как живёшь?
Мика Орели испытал в этот момент очень неприятное чувство — смесь невольного восхищения и досады, что он сам совершенно не такой весёлый и бодрый.
— Неплохо, — отозвался он, поджав губы.
— Я вот с чем к тебе пожаловал, — начал Крайст, — нужно арестовать одного очень пожилого волшебника, который становится опасен в связи с тем, что уже находится не совсем в здравом уме, и, как бы сказать, сделать это следует помягче, поделикатнее, без наручников, пистолетов и прочего… Старик всё-таки.
— Боюсь, что ничем не смогу помочь, — ответил Мика, чувствуя, как внутри него зарождается раздражение, — у нашего завода сейчас полным-полно заказов и у меня совершенно нет времени.
— Это задание правительственной важности… — мягко пояснил Билл.
Мика Орели начал сердиться. Он понимал: этот гнев является признанием поражения, но к великой своей досаде не мог его обуздать. Лёгкость, с которой он прежде брался за сложные и ответственные проекты, ушла, и теперь он больше всего боялся не справиться с поставленной задачей, посрамить не без труда заслуженное доброе имя.
— Я внештатный сотрудник ОП, — беспомощно огрызнулся он, — и вы не вправе меня принуждать…
— Никто не собирается этого делать, — отозвался Билл, — мы лишь взываем в благородным чувствам…
Губы Мики напряжённо дрогнули.
— Я не могу вам помочь, — повторил он.
— Ладно, извините, — сказал Билл, поспешно поднимаясь со обитого кожей стула для посетителей.
«Прежде Мика не выносил роскоши» — подумалось ему почему-то с оттенком сожаления.
